1.1 Динамическое целое языка

2. Поэтический язык

2.1 Трактовка поэтической функции языка Р. Якобсоном

2.2 Поэтическая функция языка не тождественна функциональному стилю

2.3 Поэтическая (эстетическая) речевая деятельность

2.4 Язык художественного текста

2.5 теория нарушений и отклонений

3. Языковая личность

1. Язык и его поэтическая функция

Понятие о языке является одновременно конечным горизонтом и отправной инстанцией всякого лингвистического исследования. С этим связана многозначность и многосмысленность самого термина "язык". Философ Мартин Хайдеггер (1889-1976) в "Письме о гуманизме" (1947) пишет о языке: "Язык – дом истины бытия"; "В жилище языка обитает человек"; "Язык есть просветляюще-утаивающее явление самого бытия"; "Язык есть язык бытия, как облака – облака в небе"; "Мы видим в звуковом и письменном образе тело слова, в мелодии и ритме – душу, в семантике – дух языка" (Хайдеггер 1993: 203). Тем самым язык предстает как мера истины, мера бытия всего сущего и воплощение онтологических уровней человеческого целого.

Основатель лингвистики Фердинанд де Соссюр (1857-1913) редуцировал предмет языкознания до языка как неподвижной замкнутой системы отношений между элементами (langue), но он же первый выделил в отдельный научный предмет речь (parole) как актуализацию языковой системы и языковую способность как деятельность (langage).

Непосредственным объектом нашего исследования выступает языковой текст. Текст является пространством языковой деятельности, цели которой не ограничиваются рамками системы языка, но простираются далеко в область субъективных человеческих интересов. Язык является важнейшим средством организации процессов различения и обобщения, познания и общения, понимания и воздействия, и человеческой деятельности в целом. В то же время язык вне конкретного действователя, человека, не может выступать как фактор деятельности. Язык выступает фактором деятельности в форме текста.

Ниже речь будет идти главным образом не о языке в узком лингвистическом смысле как системе отношений (langue) – в трактовке Фердинанда де Соcсюра, а о языковой способности человека – языке в действии (langage) (cм.: Соссюр 1977: 47-49, 52-53). Фактом целенаправленной и сознательно направляемой коммуникативной деятельности человека является текст, выступающий как "язык в действии" (Хэллидей, 1978). Именно в тексте, а не в языковой системе опредмечено конкретно-духовное - определенная человеческая деятельность. В то же время рассмотрение вопросов коммуникации художественных смыслов языковыми текстами будет вестись в средствах языка и с точки зрения языка. Язык будет пониматься как выходящий за очерченные Соссюром узкие рамки системы языка. Такого рода способность к выхождению и переходу от одной формы организации к другой согласуется с бытующим в отечественной традиции представлением о динамическом целом языка.

1.1 Динамическое целое языка

В определении понятий о человеческом языке вообще и о поэтическом языке мы будем исходить из отечественной лингвистической традиции признания языковой системы, речевой деятельности и речи как языкового материала аспектами языка как динамического целого (ср.: Щерба 1974: 24-38). Соответственно выделенным Львом Владимировичем аспектам можно говорить о языке в трех ипостасях - языковой системы, языковой деятельности и языкового материала, или, о языке-деятельности, языке-материале и языке-системе, входящих в объем понятия о языке как динамическом целом.

Речевой деятельностью Л.В. Щерба (1974: 25) называет процессы говорения и понимания (включая сюда и интерпретацию!). Совокупность всего непосредственно говоримого и понимаемого, в том числе не обязательно зафиксированного в виде письменных текстов, трактуется ученым как языковой материал. Понятие "языка-системы" определяется как "словарь и грамматика данного языка" (там же: 26). Языковая система объективно заложена в языковом материале. И языковая система и языковой материал мыслятся как разные аспекты единственно данной в опыте речевой деятельности (там же: 25-28). Текстовая деятельность может быть включена на правах ориентированного на письменный источник (текстовый материал) вида в более широкое, родовое понятие речевой деятельности.

1.2 Особое отношение поэтической функции к динамическому целому языка

Мы не разделяем идею В. фон Гумбольдта о происхождении языка исключительно из духа поэзии, но не можем не согласиться с приводимыми Яном Мукаржовским (1976: 426) словами Шальды: "Повсюду, где язык не является также и прежде всего средством выражения, где к языку не относятся прежде всего как к орудию монументальности, как к материалу, из которого создаются религиозно-общественные священные шедевры, язык быстро приходит в упадок и вырождается".

Суть особого отношения художественной (синоним - поэтической) практики в том, что она, по замечанию представителей Пражского лингвистического кружка, "увеличивает и делает более утонченным умение обращаться с языком вообще, дает возможность языку более гибко приспосабливаться к новым задачам и более богато дифференцировать средства выражения " (Мукаржовский 1967: 426). Тем самым язык в своей поэтической функции возделывает самое себя, в том числе и как языковую систему, в аспектах объективно закрепленного в художественном тексте языкового материала и осуществляемой в процессе чтения языковой деятельности понимания и интерпретации.

Поэтическая функция языка как ресурс развития обращена к абсолюту - идеальному совершенному языку. Как писал в этой связи В. фон Гумбольдт, "языкотворческая сила в человечестве будет действовать до тех пор, пока - будь то в целом, будь то в частности - она не создаст таких форм, которые полнее и совершеннее смогут удовлетворять предъявляемым требованиям" (Гумбольдт 1984: 52). О. Вальцель, исходя из представления о языке в его поэтической функции как меры совершенства национального языка, обращает внимание на тот исторический факт, что немецкий язык XIV столетия еще не обладал теми средствами выразительности, которыми обладал язык Шекспира в Англии. Фридрих Гундольф в книге о Шекспире показал, что немцам понадобилось свыше двухсот лет, чтобы "достигнуть степени выразительности, необходимой для вполне созвучного перевода Шекспира на немецкий язык" (Вальцель 1928: 6).

Исходя из вышесказанного, мы можем заключить также о том, что мера овладения индивидом практикой коммуникации с художественным текстом может рассматриваться как мера овладения национальным языком, или, как мера развития языковой личности индивида.

2. Поэтический язык

Уже Аристотель в "Риторике" и "Поэтике" подходит к определению ораторской актерской речи с точки зрения исчисления формальных признаков того и другого родов речи. По мнению Аристотеля (Поэтика, XXII), поэтическая речь отличается от обыденной особым словоупотреблением и произношением: в составе поэтического высказывания наряду с общеязыковой лексикой непременно присутствуют глотты (или глоссы, то есть слова диалектные или употребленные в диалектных значениях) и метафоры, а произносятся они нараспев и с иной интонацией, нежели в обыденной речи. Особое внимание следует при этом уделять пропорции в соотношении между глоттами (от избытка которых получается варваризм), метафорами (придающими тексту загадочность), украшениями речи и общедоступными словами, граничащими с низкой речью. Для избежания впадения в крайности следует соблюдать меру (Поэтика, XXII, см.: Аристотель 1998: 1098-2001). Более детальная схема понятия меры Аристотелем непосредственно не предлагается. Видимо, предполагается, что сказанного вполне достаточно для описания современной автору поэтической речи.

Еще дальше в тезисе об иноязычности поэтической речи идет Виктор Шкловский, указывающий на то, что поэтический язык не только кажется странным и чудесным, но и фактически "является часто чужим: шумерийский у ассирийцев, латынь у средневековой Европы, арабизмы у персов, древнеболгарский как основа русского литературного..." (Шкловский 1983: 24). Здесь мы полагаем важным заметить, что на современном этапе в развитых языках такое явления не наблюдается, что могло бы послужить заключению об известной сравнимости по выразительной силе современных европейских языков с латынью и древнеболгарским. Очевидно, современное представление о поэтической функции языка в данном отношении значительно отличается от представления о ней у древних. Жак Дюбуа и коллектив общих риторов, образовавших занимающуюся исследованием риторико-поэтической функции языка группу m, специально подчеркивают, что в современных условиях литературная деятельность представляет собой прежде всего "особое использование языка, что приложимо именно к поэзии в современном смысле слова " (Общая риторика 1986: 37). Изучение же исторически существовавших отличных по фонетическим, лексическим и грамматическим признакам от общенационального языков поэзии является предметом истории литературного языка (Степанов 1998: 608).

Характеризуемый тем, что в нем элемент любого уровня организации языковой системы стремится стать семантически мотивированным и может быть оценен с точки зрения выполнения им эстетической, или, по терминологии Р.Якобсона, поэтической функции. В.П.Григорьев в книге Поэтика слова определяет поэтический язык как «язык с установкой на творчество, а поскольку всякое творчество подлежит и эстетической оценке, это язык с установкой на эстетически значимое творчество».

Поэтический язык можно понимать и как тот или иной естественный язык, каким он предстает в определенном поэтическом произведении или совокупности таких произведений. В широком смысле этот термин относится к языку как поэзии, так и художественной прозы.

Разграничение обычного и поэтического языков, основанное на доминировании в них соответственно коммуникативной или поэтической функций, было предложено в начале 20 в. российскими учеными, входившими в Общество изучения поэтического языка (ОПОЯЗ). В дальнейшем оно было развито представителями Пражского лингвистического кружка. Я.Мукаржовский писал, что единственным постоянным признаком поэтического языка является его «эстетическая», или «поэтическая» функция, которую он вслед за Р.Якобсоном определял как «направленность поэтического выражения на само себя», хотя за поэтическим языком не отрицается и способность выполнять коммуникативную функцию, т.е. передавать некоторое сообщение о внешнем по отношению к тексту мире. Особенность поэтического языка состоит в том, что в нем могут наделяться смыслом любые языковые структуры (фонетические, словообразовательные, грамматические, ритмические), становящиеся тем самым своего рода материалом для построения новых эстетически значимых языковых объектов. Поэтому, в отличие от естественного языка, поэтический язык представляет собой «вторичную моделирующую систему» (в понимании Ю.М.Лотмана), в которой знак сам моделирует свое содержание. Поэтический язык как бы выставляет напоказ свою форму, предлагая адресату поэтического сообщения осознать либо интуитивно ощутить причины и следствия выбора именно такого (порой необычного или хотя бы неожиданного), а не какого-либо иного способа выражения; более того, и внешняя обыденность поэтического языка, которая иногда имеет место, сама воспринимается на фоне ожиданий необычности формы как особый эстетический прием.

Элементы, являющиеся в повседеневном языке сугубо формальными, могут приобретать в поэтическом языке семантический характер, получая тем самым дополнительные значения. Так, для поэтического слова очень важна его звуковая сторона, поэтому и фонемы, являющиеся в языковой структуре лишь структурными средствами различения элементов более высокого уровня, морфем, в поэтическом языке могут становиться самостоятельными эстетическими знаками. К примеру, в строке современного поэта Бонифация Лукомникова

свет с ветвей – «ц » – цвет цветок веток

значимой является смена фонемы «с» на фонему «ц», в результате чего обе эти фонемы в поэтическом пространстве стиха морфологизируются и начинают восприниматься как значимые элементы, своеобразные «приставки» к корню вет- (каковыми они с точки зрения структуры русского языка не являются). В поэтическом языке, таким образом, важным становится понятие «внутренней формы слова» в том его понимании, которое было введено А.А.Потебней и развито Г.О.Винокуром: предполагается, что некоторое содержание может не иметь своей собственной отдельной звуковой формы, и поэтому в художественном тексте происходит его вторичная мотивация и этимологизация (которая может наслаиваться на первичную, если та присутствует). Так, в приведенной строке слова свет, цвет и цветок обретают своеобразную «поэтическую этимологию»: в них вычленяется квазикорень вет- со значением "источник природного, божественного" (ср. значение «ветви» в Библии: Я есмь лоза, а вы ветви; Кто пребывает во Мне, и я в нем, тот приносит много плода (Ин 15,6)). У слова возникает «расщепленная референция» (Р.Якобсон): процесс обыденной референции (т.е. рутинного соотнесения слова с обозначаемыми им сущностями) приостанавливается, и происходит, говоря словами П.Рикёра, адресация к «глубоко укорененным возможностям реальности в той мере, в которой они отлучены от подлинных обстоятельств, с которыми мы имеем дело в повседневной жизни».

В поэтическом языке пропадает однозначная связь между знаком и предметом, поскольку здесь изображение стремится именно к новизне, разовости, в случае чего могут возникать образования, не имеющие соответствия в действительности. Так, А.Ахматова удивлялась, откуда в стихотворении Царское село О.Мандельштама (Поедем в Царское село ! / Свободны, ветрены и пьяны, / Там улыбаются уланы... ) появляются «уланы», которых «в Царском сроду не было, а были кирасиры и конвой». А появляются они исключительно благодаря звуковому повтору (Ул ыбаются ул аны ), который выводит нас в широкую область бессознательного, не имеющего подобия в обыкновенном языке.

Таким образом, в поэтическом языке создаются некие новые языковые структуры, в которых, следуя метафоре И.Бродского, «голос / старается удержать слова, взвизгнув, в пределах / смысла» (Из Альберта Эйнштейна ), причем языковые знаки в поэтическом языке обнаруживают иконичность (ср. у И.Бродского и улица вдалеке сужается в букву «У »), которая позволяет прояснить процесс вторичной мотивации. В поэтических структурах возникают упорядоченности, не подразумеваемые структурой естественного языка, которые позволяют, по словам Ю.М.Лотмана, «отождествить в определенных отношениях внутритекстовые сегменты и рассматривать набор этих сегментов как одну или несколько парадигм».

Реальность таких вновь порождаемых парадигматических отношений доказывается прежде всего теми крайними случаями, когда при восприятии текста происходит восстановление некоторой потенциальной языковой формы, специально удаленной автором. Подобное наблюдаем, например, в тексте А.Вознесенского, в котором на основании аналогий реконструируется последовательность сол-, изъятая из текста и самим фактом такого изъятия объединяющая в одну поэтическую смысловую парадигму слова солнце, Солженицын, солдаты, соловей , которые в естественном языке парадигматически не связаны (причем строка со словом «солнце» отсылает, в свою очередь, к целой парадигме «черных солнц» О.Мандельштама). Ср.:

Черное нце несли на носилках.

Вы читали «В круге первом » женицына ?

<...>

Маршировали даты.

Пели : «овей, овей, пташечка !»

Если в обыденном языке многозначность слова разрешается в речи в тех или иных контекстах (ср. классический пример Ю.Д.Апресяна: Хороший кондитер не жарит хворост на газовой плите , в котором неоднозначность почти всех входящих в него слов снимается за счет согласования их семантических признаков, ), то в поэтическом языке многозначность слов и грамматических форм составляет основу преодоления «расхожего смысла» и порождения нового, вскрывает «сверхсмысловую сущность» (Д.С.Лихачев) языковых единиц разных уровней. Так, к примеру, в строках Б.Пастернака из книги Сестра моя – жизнь

Здесь пресеклись рельсы городских трамваев. <...>

Ветки отрывая,

Разбежится просек, по траве скользя.

существительное ветка выступает одновременно в обоих своих основных значениях: (1) "небольшой боковой отросток, побег дерева, кустарника или травянистого растения"; (2)"отдельная линия в системе железных дорог, отклоняющаяся в сторону от основного пути", и в тексте происходит своего рода осцилляция между двумя этими значениями. Соответственно, и синтаксически связанный с этим словом глагол отрывать также начинает пониматься в нескольких смысловых планах ("отделить рывком" и "разлучить"), и новый смысл рождается благодаря «предикативной ассимиляции» (П.Рикёр), которая устраняет конфликт между семантической согласованностью и несогласованностью. Расщепление же на «божественный» и «обыденный» смысл «ветви-ветки» обнаруживается у Пастернака даже в одном предложении, в связи с чем в самой вертикальной структуре стиха выстраивается своя собственная парадигма этого слова-понятия и анаграммируется слово свет (об анаграмме см. ЗВУКОВАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ТЕКСТА):

Ты в ветре, веткой пробующем,

Не время ль птицам петь,

Намокшая воробышком

С иреневая вет вь !

Подобные трансформации происходят и в сфере словообразования и грамматики. В поэтическом языке становится возможным смещение или, точнее, совмещение временных планов, ср. у И.Бродского Вчера наступило завтра, в три часа пополудни (Из Альберта Эйнштейна ), что сам поэт объясняет в своих ранних стихах: И мы опять играем временами / в больших амфитеатрах одиночеств. <...> Живем прошедшим, словно настоящим, / на будущее время непохожим. Параллельно в «парадигмах» поэтического текста появляются новые слова, мотивация которых рождается в синтагматике текста:

Снаружи темнеет, верней – синеет, точней – чернеет.

Деревья в окне отменяет, диван комнеет .

(И.Бродский)

Очевидно, что такая мотивация также может быть «расщепленной»: так, глагол комнеет можно считать произведенным и от слова ком ("становится похожим на ком"), и от слова комната ("приобретает очертания комнаты").

Образование новых слов в поэтическом языке может быть связано не только с процессами словообразовательной мотивации, но и – параллельно – с процессами совмещения грамматических категорий. К примеру, в других строках И.Бродского

И статуи стынут, хотя на дворе – бесстужев,

казненный потом декабрист, и настал январь.

в языковой форме бесстужев накладываются друг на друга категории «признаковости» и «предметности», «одушевленности» и «неодушевленности», она может восприниматься и как имя собственное (со слегка искаженным написанием), и как имя нарицательное, и как краткое прилагательное. Одновременно происходит наложение временных планов настоящего, прошедшего и «давно прошедшего» (плюсквамперфекта).

Мотивированным знаком в поэтическом языке может становиться и иностранное слово, особенно у поэтов-билингвов, каковым был И.Бродский:

Человек выживает, как фиш на песке , она

уползает в кусты и...

В данном случае англ. fish "рыба", транслитерированное кириллицей, получает грамматическое оформление по типу своего русского эквивалента, который составляет часть русского фразеологизма как рыба на песке . Однако в образовании поэтического смысла могут участвовать и невербальные знаки (математические и графические), которые в структуре текста часто озвучиваются как слова: ср. у того же у Бродского:

звонок порождает в итоге скрипучее «просим,

просим »:

в прихожей вас обступают две старые цифры «8 ».

Грамматические же связи в поэтическом языке могут становиться недифференцированными, аморфными, чему способствует графика стиха – его вертикальный ряд и членение на строки (с паузой в конце), а также свобода в расстановке знаков препинания. Организующей доминантой в этом случае становится звукобуквенная организация начал и конец строк и вертикальных рядов, что мы видим в симметрично отраженном акростихе-посвящении поэту Г.Айги («йот» – распространенное название звука, обозначаемого в русском буквой «и краткое»):

Аве распетое А

Йотом небной дугоЙ

Глоссой золотом драГ

Истиной воль путИ

(С.Бирюков)

Следовательно, слова и грамматические формы приобретают в поэтическом языке динамичность как с точки зрения плана выражения, так и с точки зрения плана содержания, и при этом отражают всю сумму структурных отношений, нашедших лингвистическое и, шире, – знаковое выражение. Благодаря компрессии языкового смысла они обретают способность «выражать невыразимое», благодаря чему возрастает количество передаваемой ими информации и эта информация приобретает эстетический статус.

Наталья Фатеева

Бондарь Леонид

IV курс ФФиЖ

Вопрос 1. Учение о внутренней форме слова: от А.А. Потебни до В.П. Григорьева.

Прежде, чем говорить о исследованиях А.А. Потебни, необходимо отметить, что идею о внутренней форме языка выдвинул в начале 19 века В. Гумбольдт. Внутренняя форма языка включала в себя две составляющих: креативность и тотальность. «При дальнейшем изучении понятия то саморазвивающееся целое, каким Гумбольдт мыслил национальный язык, распалось, две составляющих внутренней формы оказались разделенными. Тотальность без креативности породила типологическое изучение целостных, но неподвижных языков, которое в 20-30-е годы ХХ века привело, в частности, к концепции лингвистической относительности (гипотеза Сепира – Уорфа); креативность без тотальности легла в основу исследований отдельного творческого акта, которые в русской науке быстро сместились от интегральной филологии А.А. Потебни в область поэтики, философии и эстетики – от теории языка к теории поэзии». 1

А.А. Потебня утверждал, что внутренняя форма слова – важная особенность слова, которая рождается вместе с пониманием. «Не трудно вывести из разбора слов какого бы ни было языка, что слово собственно выражает не всю мысль, принимаемую за его содержание, а только один её признак. <…> В слове есть <…> два содержания: одно, которое мы выше назвали объективным, а теперь можем назвать ближайшим этимологическим значением слова, всегда заключает в себе только один признак; другое – субъективное содержание, в котором признаков может быть множество. Первое есть знак, символ, заменяющий для нас второе. <…> Первое содержание слова есть та форма, в которой нашему сознанию представляется содержание мысли. Поэтому, если исключить второе, субъективное и <…> единственное содержание. То в слове остаётся только звук, т.е. внешняя форма и этимологическое значение, которое тоже есть форма. Но только внутренняя. Внутренняя форма слова есть отношение содержания мысли к сознанию; оно показывает, как представляется человеку его собственная мысль» 2 .

Понятие внутренней формы оказывается необходимым для понимания процессов герменевтики: «Слово, взятое в целом, как совокупность внутренней формы и звука, есть прежде всего средство понимать говорящего, апперципировать содержание его мысли» 3 . «Внутренняя форма есть тоже центр образа, один из его признаков, преобладающий над всеми остальными. <…> Слово с самого своего рождения есть для говорящего средство понимать себя, апперцепировать свои восприятия. Внутренняя форма, кроме фактического единства образа, дает еще знание этого единства; она есть не образ предмета, а образ образа, то есть представление » 4 .

Отдельного внимания заслуживают рассуждения А.А. Потебни о соотношении языка поэтического и языка прозаического, если рассматривать их через призму трёхчастной структуры слова: «Символизм языка, по-видимому, может быть назван его поэтичностью; наоборот, забвение внутренней формы кажется нам прозаичностью слова. <…> В слове мы различаем: внешнюю форму, то есть членораздельный звук, содержание, объективируемое посредством звука, и внутреннюю форму, или ближайшее этимологическое значение слова, тот способ, каким выражается содержание. <…> Внешняя форма нераздельна с внутреннею, меняется вместе с нею, без нее перестает быть сама собою, но тем не менее совершенно от нее отлична» 5 . «…значение слова имеет свою звуковую форму, но это значение, предполагающее звук, само становится формою нового значения. Формою поэтического произведения будет не звук, первоначальная внешняя форма, а слово, единство звука и значения» 6 . «…и в поэтическом, следовательно, вообще художественном, произведении есть те же самые стихии, что и в слове: содержание (или идея), соответствующее чувственному образу или развитому из него понятию; внутренняя форма, образ, который указывает на это содержание, соответствующий представлению (которое тоже имеет значение только как символ, намек на известную совокупность чувственных восприятий или на понятие), и, наконец, внешняя форма, в которой объективируется художественный образ. Разница между внешнею формою слова (звуком) и поэтического произведения та, что в последнем, как проявлении более сложной душевной деятельности, внешняя форма более проникнута мыслью. Впрочем, и членораздельный звук, форма слова, проникнут мыслью» 7 .

Поэтический язык немыслим без воздействия внутренней формы на сознание, как автора, так и реципиента: «Сущность, сила <…> произведения <…> в неисчерпаемом возможном его содержании. Это содержание, проецируемое нами, то есть влагаемое в самое произведение, действительно условлено его внутреннею формою, но могло вовсе не входить в расчеты художника, который творит <…> Заслуга художника не в том minimum " e содержания, какое думалось ему при создании, а в известной гибкости образа, в силе внутренней формы возбуждать самое разнообразное содержание» 8 . Следовательно, наличие в слове внутренней формы – главный признак поэтической речи. Отсутствие внутренней – признак прозаической речи. Исходя из изначально трёхчастной структуры слова, можно сделать вывод, что речь прозаическая, есть в чём-то речь обеднённая, неполноценная. Сам же А.А. Потебня делал следующий фундаментальный вывод: «Находя, что художественное произведение есть синтез трех моментов (внешней формы, внутренней формы и содержания), результат бессознательного творчества, средство развития мысли и самосознания, то есть видя в нем те же признаки, что и в слове, и, наоборот, открывая в слове идеальность и цельность, свойственные искусству, мы заключаем, что и слово есть искусство, именно поэзия. 9 » И далее: «поэзия предшествует всем остальным уже по тому одному, что первое слово есть поэзия». Прозаический язык, в понимании А.А. Потебни, есть язык науки (противопоставление поэзии и прозы не есть противопоставление различных способов организации речи, скорее противопоставление различных способов мышления).

Необходимо отметить, что внутренняя форма слова подвержена различным процессам: А.А. Потебня говорит о важности забвения внутренней формы, т.н. сгущение мысли 10 . Но помимо утраты внутренней формы, которая может быть связана с утратой производящего слова или значительных изменений в фонетической структуре слова, существует и обратный процесс возвращения внутренней формы слова. «Нахождением» внутренней формы слова занимается наука этимология. Очевидно, что восстановленные внутренние формы слов становятся достоянием специалистов-филологов и редко возвращаются в сознание большей части носителей языка. В их сознании зачастую существуют «ложные» внутренние формы слова – результаты «народной» этимологии.

С.Н. Зенкин в своей статье «Форма внутренняя и внешняя» говорит о том, что «последователи Потебни (такие, как Д.Н.Овсянико-Куликовский) окончательно отождествили внутреннюю форму с чувственным «образом», который якобы внушается нам художественной речью» 11 . Об этом же говорит и Г.О. Винокур: «В более ранее время верно оценить значение проблемы языка как искусства мешало учение Потебни, который, наоборот, всякий язык склонен был считать искусством, так что в его учении общий язык целиком растворялся в языке поэтическом. Это вредно отражалось на грамматической концепции Потебни, а также на его грамматической репутации, хотя и придавало ему популярность в литературно-художественных кругах» 12 .

Вообще, рассуждая о поэтическом языке, Г.О. Винокур говорит следующее: «Основная особенность поэтического языка как особой языковой функции как раз в том и заключается, что это «более широкое» или «более далёкое» содержание не имеет собственной раздельной звуковой формы, а пользуется вместо неё формой другого, буквально понимаемого содержания. Таким образом, формой здесь служит содержание. Одно содержание, выражающееся в звуковой форме, служит формой другого содержания, не имеющего особого звукового выражения. Вот почему такую форму часто называют внутренней формой» 13 . Именно это место подчёркивает в своей работе В.П. Григорьев, говоря о «принципиально важной идее об относительности понятий «форма» и «содержание» 14 . Далее исследователь говорит о том, что ни формалисты, ни Потебня не имели правильного понимания учения о внутренней форме: формалисты отрицали внутреннюю форму и вместе с тем разобщали «язык поэтический» и «язык практический»; Потебня же, как говорилось выше, всякое слово считал поэтическим и «превращал искусство в нечто как бы ещё более реальное, чем сама реальная действительность» 15 .

Говоря о формалистах, в первую очередь, необходимо вспомнить В.Б. Шкловского и его статьи: «Воскрешение слова» и «Искусство как приём». В своей первой статье исследователь ссылается на труды А.А. Потебни: «Если мы захотим создать определение «поэтического» и вообще «художественного» восприятия, то, несомненно, натолкнемся на определение: «художественное» восприятие - это такое восприятие, при котором переживается форма (может быть, и не только форма, но форма непременно). <…> Итак: слово, теряя «форму», совершает непреложный путь от поэзии к прозе» 16 . Однако в более поздней работе «Потебня» Шкловский утверждает: «Образность, символичность не есть отличие поэтического языка от прозаического. Язык поэтический отличается от языка прозаического ощутимостью своего построения. Ощущаться может или акустическая, или произносительная, или же семасиологическая сторона слова. Иногда же ощутимо не строение, а построение слов, расположение их. Одним из средств создать ощутимое, переживаемое в самой своей ткани, построение является поэтический образ, но только одним из средств» 17 . С.Н. Зенкин трактует эту статью Б.В. Шкловского следующим образом: «критический жест Шкловского на первый взгляд представляет собой лишь расширение, своего рода диалектическое «снятие» критикуемого тезиса: между образностью и поэтичностью признается закономерное отношение, просто оно сложнее, чем равенство или тождество, которое усматривал в нем сам Потебня. На самом деле жест Шкловского радикальнее: дело не просто в расширении набора средств поэтической выразительности, но в полном разрушении всей предлагавшейся ранее структуры поэтического слова. <…> при пересказе потебнианских категорий, в них вносится существенное изменение: в словах, перестали переживаться «их внутренняя (образная) и внешняя (звуковая) формы ». Тем самым в число объектов, подлежащих реставрации, попадает наряду с внутренней и внешняя форма слова, которая у Потебни оставалась вне динамики забывания-припоминания и вне прямого соотнесения с содержанием. «Безóбразным» или же, наоборот, ощутимо оформленным может быть не только смысловое, но и звуковое (или графическое) единство слова, текста. В свою очередь, это единство уже четко разделяется на субстанцию («материал») и собственно форму, то есть нематериальные модуляции (например, звуковые). Форма перестает быть телом и становится собственно формой – в достаточно точном философском смысле слова. Но при такой трактовке формы сразу же оказывается неуместным, излишним понятие «внутренней формы», которое, в применении к отдельному творческому акту (слову, поэтическому произведению) могло быть мыслимо только как телесное, субстанциально-формальное образование» 18 .

Особое, духовное, видение внутренней формы представляет П.А. Флоренский: «внутреннюю форму слова естественно сравнить с душою этого тела, бессильно замкнутой в самое себя, покуда у нее нет органа проявления, и разливающую вдаль свет сознания, как только такой орган ей дарован. Эта душа слова - его внутренняя форма - происходит от акта духовной жизни. Если о внешней форме можно, хотя бы и приблизительно точно, говорить как о навеки неизменной, то внутреннюю форму правильно понимать как постоянно рождающуюся, как явление самой жизни духа» 19 . П.А. Флоренский говорит о том, что внешняя форма есть форма неизменяемая, все новообразования не есть индивидуальное творчество, а вклад в сокровищницу языка, внутренняя же форма существует для человека: «В нутренняя форма должна быть индивидуальною; ее духовная значимость - именно в ее приспособленности к наличному случаю пользования словом. Неиндивидуальная внутренняя форма была бы нелепостью.<…> Внешняя форма служит общему разуму, а внутренняя - индивидуальному» 20 . Далее П.А. Флоренский говорит о «трихотомичном» строении слова, но это строение отлично от теории А.А. Потебни. По Флоренскому внешняя форма распадается на две составляющих: на фонему и морфему, которая в свою очередь поддерживает семему или внутреннюю форму слова. В данном случае внутренняя форма объединяет в себе то, что разделял А.А. Потебня: содержание и собственно внутреннюю форму. Слово – живое и у него есть душа, именно поэтому «семема способна беспредельно расширяться, изменяя строение соотнесенных в ней духовных элементов, менять свои очертания, вбирать в себя новое, хотя и связанное с прежним содержание, приглушать старое» 21 . Вообще же в работе П.А. Флоренского можно увидеть интереснейшую деталь: «это живое и разумное, но еще неподвижное в своей монументальности тело приобретает гибкость, когда облекается в свою душу - в свое знаменование - σημασίον, в свой смысл, когда становится индивидуально значащим (σημασίον “имею значение, означаю”)» 22 .

С.Н. Зенкин говорит о том, что в подобном подходе П.А Флоренского можно было бы увидеть неосознанное сближение с теорией остранения, принадлежащей формалистам: «Получается, что внутренняя форма – на самом деле внешняя, извне прилагаемая к форме собственно «внешней»; по мысли Флоренского, эта душа не порождает внешнюю форму, а «облекает» ее, придавая ей живую подвижность, индивидуализируя, деформируя ее» 23 .

Теорию о месте внутренней формы в определении поэтического языка развивал Г.О. Винокур. Определение А.А. Потебни: «внутренняя форма – ближайшее этимологическое значение слова, тот способ, которым выражается содержание», - Г.О. Винокур подверг критике, которая, в принципе сводится к мысли Потебни об отсутствии внутренней формы у прозаической речи, однако он вводит некое уточнение: в определении внутренней формы слова, как маркера словесного искусства важна не историческое значение этого слова, а то значение, которое оно имело до того, как стало материалом искусства 24 . Г.О. Винокуру представляется важным образование в сознании человека не только и не столько этимологических связей или словообразовательных цепей, но образование ассоциативных связей, объединённых вторым, поэтическим значением. «Если художественный язык есть действительно внутренняя форма, то в нём всё стремится стать мотивированным со стороны своего значения». Для поэта ценны не «ближайшие этимологические значения», а заключённые в них возможности образного применения 25 .

Далее Г.О. Винокур рассуждает о том, что понятие внутренней формы распространяется и на область грамматики, однако в плане рассмотрения языка как искусства это будут не просто «стилистические фигуры», а воплощение второй образной действительности, которую искусство открывает в области реальной. «Для поэтического языка существенна только самая возможность появления <…> посредствующего звена между внешней формой и содержанием, - так сказать, ежеминутная готовность языка стать внутренней формой. Эта готовность есть отличительная черта поэтического языка как системы» 26 .

В работе В.П. Григорьева «Поэтика слова» даётся краткий обзор вопроса о внутренней форме слова в истории русской лингвистики и литературоведения. Исследователь говорит о некоторой диффузности термина «внутренняя форма слова» и приводит некоторые «дублеты» этого термина, встречающиеся у других учёных: «деривационная значимость», «этимологическая форма слова», «деривационная связанность», «мотивированность», «этимологическое значение», «этимон», «семантическая (или лексическая) мотивированность» 27 . Далее: «… в теории ПЯ понятие ВФС чаще всего определялось как ономасиологический «признак», своеобразный «символ», некоторый «образ» («образа»), наконец, как «созначение» 28 ». В.П. Григорьев, исходя из этого, делает вывод, что вряд ли современная практика лингвистических исследований особенно нуждается в полутермине «внутренняя форма слова» 29 .

Пересказывать сжатый обзор идей и направлений исследований, который В.П. Григорьев приводит далее, нет смысла. Работы Г.О. Винокура и П.А. Флоренского рассматривались выше.

Итогом обзора является несколько фундаментальных положений. Исследователь говорит о том, что термин «внутренняя форма слова» принадлежит в первую очередь поэтическому языку: «Представляется целесообразным приписывать ВФ не обычным словесным знакам, а именно словам как единицам ПЯ – экспрессемам. И не только словам, а единицам всех уровней ПЯ» 30 .

Ниже формулируется определение термина: «ВФ можно <…> определиь как совокупность существенных художественных употреблений некоторой единицы ПЯ, исторически изменчивое общественно-значимое множество контекстов её употребления» 31 . Термин «внутренняя форма слова» сближается с термином «внутреннее содержание». Однако первый термин кажется предпочтительнее в том случае, если он подчёркивает «именно лингвистический аспект проблемы, зависимость содержательной структуры художественного слова от способов организации контекстов его употребления в плане выражения и <…> связь с традицией использования термина» 32 .

Важным аспектом внутренней формы слова является то, что она развивается как нечто уже сотворённое, творящее и как творимое 33 .

Для явления «восстановления» ближайших этимологических образов, о которых писал А.А. Потебня, и тех прямых значений, которые мотивируют «значения поэтические» (по Г.О. Винокуру), В.П. Григорьев считает термин «этимологический образ» более чем удовлетворительным, отсылая нас к работам Гаспарова и Трубачева 34 .

Список использованной литературы:

Винокур Г.О. О языке художественной литературы. М., 1991.

Григорьев В.П. Поэтика слова. М., 1979.

Зенкин С.Н. Форма внутренняя и внешняя. http://ivgi.rsuh.ru/article.html?id=72193

Потебня А.А. Мысль и язык. Киев, 1993.

Флоренский. П.А. У водоразделов мысли. IV Мысль и язык. http://magister.msk.ru/library/philos/florensk/floren08.htm

Шкловский Б.В. Воскрешение слова. http://www.philolog.ru/filolog/shklov.htm

Шкловский Б.В. Потебня. http://www.opojaz.ru/shklovsky/potebnja.html

Вопрос 13. Синтаксические преобразования в поэтическом языке.

Первым учёным, заговорившим о важном вопросе поэтического синтаксиса можно считать Ю.Н. Тынянова. Именно он обратил внимание на то, что анжамбемент перестаёт существовать как приём при смысловой фразировке: «тенденция оттенять только смысловые группы здесь уничтожала самое понятие enjambement, являющегося несовпадением ритмических групп с синтактико-семантическими» 35 . Учёный говорит о том, что существует два возможных способа прочтения поэтического текста. Первый заключается в следовании ритму стихотворения, второй представляет собой привычный синтактико-семантический способ, которым принято пользоваться при чтении прозаических, неритмизированных текстов. Необходимо помнить, что указанная работа была написана в 1923 году, иначе существует риск увязнуть в вопросе о различении поэзии и прозы.

Вслед за Ю.Н. Тыняновым примем априори, что поэтический язык имеет свой особый синтаксис, который в первую очередь зависит от ритмической составляющей текста, которая диктует особую семантику, вступающую в противоречие с семантикой прозаического синтаксиса.

Интересной представляется полемика Ю.Н. Тынянова с В.М. Жирмунским относительно vers libre: рассматривается вопрос о важности синтактического членения при возможном отсутствии членения метрического.

Синтактическое членение, вступающее в противостояние с членением стихотворения на строки является приёмом, тем самым enjambement’ом, о котором говорилось выше.

Следующим учёным, который затронул вопросы поэтического синтаксиса, был О.М. Брик в работе «Ритм и синтаксис». Исследователь говорит о ритмико-синтаксических фигурах, и именно ими определяется семантика стиха: «ритмико-синтаксическая фигура и составляет основу стихотворной речи» 37 . Далее О.М. Брик говорит о явлении «enjambement», указывая на то, что оно находится на так называемом пересечении ритмического движения и движения синтаксического и «основа стихотворной речи заключается в различном сочетании этих двух систем пресечения» 38 . Смысл enjambement в несовпадении ритмического и синтаксического разделов.

О выделении особого поэтического синтаксиса О.М. Брик говорит следующее: «Синтаксис - это система сочетаний слов в обычной речи. Поскольку стихотворная речь не отходит от основных законов прозаического синтаксиса, постольку эти законы для нее обязательны. Но стихотворная речь имеет свои законы словосочетания - законы ритмические. И эти ритмические законы усложняют синтаксическую природу стиха» 39 . Исследователь говорит о том, что похожие синтаксические структуры могут иметь абсолютно разную семантику, в зависимости от включения их в прозаическую или поэтическую речь: «расстановка слов в прозаической речи <…> требует определенной интонации, в стихотворной речи ритмический строй эту интонацию не допускает. Вот почему при так называемом осмысленном прозаическом чтении стихов разрушается их ритмический строй» 40 . Схожая проблема чтения поднималась и у Ю.Н. Тынянова. О ней же будет говорить и Р.О. Якобсон в статье «Лингвистика и поэтика», делая, впрочем, интересный вывод: «Однако при любом способе декламации останется явным намеренное противоречие между метрическим и синтаксическим членением. Стихотворная форма того или иного стихотворения совершенно независима от переменных способов его исполнения» 41 .

Примечательно, что Ю.Н. Тынянов говорил о двух различных подходах к пониманию текста: к ритмическому и синтаксическому. О.М. Брик, в свою очередь говорит об абсолютно особом формировании поэтического текста: ритмико-синтаксическом. «Стих складывается не просто по законам синтаксиса, а по законам ритмического синтаксиса, т. е. такого, в котором обычные синтаксические законы усложнены ритмическими требованиями. <…>Ритмико-синтаксическое словосочетание отличается от просто синтаксического тем, что слова включены в определенную ритмическую единицу (строку); от чисто ритмического сочетания оно отличается тем, что слова соединены не только по фоническому признаку, но и по семантическому» 42 .

Об особой связи рифмы и синтаксиса, а также ритма и синтаксиса говорили и участники Пражского лингвистического кружка, в который входил и Р.О. Якобсон, упомянутый выше. Так в Тезисах Пражского лингвистического кружка было сказано: «Рифма тесно связана также с синтаксисом (элементы синтаксиса, выделяемые и противопоставляемые в рифме) и с лексикой (важность слов, выделяемых рифмой, и степень их семантического родства). Синтаксические и ритмические структуры находятся в тесной связи независимо от того, совпадают или не совпадают их границы. Самостоятельная значимость этих двух структур выделяется в том и в другом случае. И ритмическая структура и структура синтаксическая оказываются акцентированными в стихах не только посредством форм, но также и ритмико-синтаксическими отклонениями. Ритмико-синтаксические фигуры имеют характерную интонацию, повторение которой составляет мелодическое движение, изменяющее обычную интонацию языка общения; тем самым вскрывается автономная значимость мелодических и синтаксических структур стиха» 43 .

И.И. Ковтунова в своей книге «Поэтический синтаксис» расставляет акценты в противостоянии ритмического членения и синтаксического: «типологические черты поэтического синтаксиса проявляются в особой синтаксической организации поэтических текстов и в таких особенностях семантики и функций синтаксических средств языка, которые присущи поэтической речи и отличают её от других типов речи. <…> синтаксическая специфика поэтической речи способна обнаружить себя в полной мере лишь при выходе синтаксиса за пределы предложения в область текста и при функциональном подходе к синтаксису. <…> Если в поле зрения вводится только формальная сторона синтаксиса словосочетания и предложения, то нет оснований – с лингвистической точки зрения – говорить об особой системе поэтического синтаксиса» 44 .

Далее И.И Ковтунова говорит о том, что поэтический синтаксис, в отличие от лексики имеет обширнейшую область языковых преобразований, синтаксические же единицы способны приобретать типовые поэтические функции, присущие поэтической речи как особой функциональной системе 45 .

Первая глава исследования И.И. Ковтуновой носит то же название, что и работа О.М. Брика: «Ритм и синтаксис». В этой главе поднимается вопрос о существовании в поэтическом тексте двух систем коммуникации и двоякого смысла: «буквального» и «скрытого» поэтического. «Сосуществование в поэзии двух коммуникативных систем предполагает и сосуществование двух интонационных систем, сложно друг с другом взаимодействующих. Одна из них вытекает из стихотворного ритма, другая связана с синтаксисом и смысловым выделением элементов речи. Они не равноценны» 46 .

Как известно, интонация может полностью нивелировать порядок слов, как средство организации актуального членения. Именно тема-рематическое членение имеет в виду И.И. Ковтунова, говоря о том, что «особая ритмико-интонационная структура как основное организационное начало поэтической речи непосредственным образом отражается на её синтаксической структуре и воздействует на семантику и функции синтаксических средств языка в поэтических текстах» 48 .

В последующих главах И.И. Ковтунова говорит о частных случаях поэтического синтаксиса: о субъекте и адресате, поэтическом дейксисе, речевых формах устного диалога в лирической поэзии.

Диалог в лирической поэзии занимает особое место, т.к. адресат речи, как и адресант, могут серьёзно отличаться от тех, которые существуют в речи прозаической: «Обращение, второе лицо, повелительное наклонение, вопрос предполагают собеседника, к которому они непосредственно направлены. Своеобразие этих категорий в лирике связано с отсуствием собеседников в момент речи, с возможным в лирической поэзии необычным характером собеседников, а также с черезвычайным усложнением отношений между субъектом речи и её адресатом» 49 . Более того, возможно обнаружить в диалоге черты автокоммуникации. Ярким признаком может служить форма императива. Кроме того, повелительное наклонение может быть «отягчено обобщённым смыслом и полиадресатностью» 50 .

Поэтический язык

Традиционно в русской лингвистике термин «поэтический язык» используется в значении «язык поэтических (стихотворных) и прозаических литературных произведений, система средств художественного мышления и эстетического освоения действительности» или «язык в его художественной функции». Термин «поэтический язык» следует связывать со словом «поэтика», в таком случае поэтический язык - «это язык вообще как предмет поэтики».

По своей природе поэтический язык является вторичной моделирующей системой и обладает высокой образностью. Это свойство характерно как для стихотворных, так и для прозаических текстов. Однако система отбора и использования языковых средств, ритмические, фонические, структурные особенности, образно-семантическая ёмкость стихотворных и прозаических текстов существенно отличаются друг от друга. В поэтическом тексте чрезмерно важно субъективное начало, кроме того, в поэтических текстах адресат и адресант совмещаются в одном лице.

Исследование фразеологии в творчестве одного поэта, литературного направления или целой эпохи невозможно без обращения к поэтическому (стихотворному) тексту, так как смысловые нюансы, приобретаемые словом и фразеологизмом в поэтическом языке, обнаруживаются только в структуре текста. Поэтический текст - это коммуникативно-эстетическая категория, синкретичная многофункциональная система, имеющая цель и тему высказывания (комплекс тем); обладающая смысловыми компонентами: объектом речи, авторским мнением, коммуникативным фоном. Стихотворение - это сложно построенный смысл. В поэтическом тексте сближаются (отождествляются) несходные (семантически далёкие, несовместимые, в том числе противоречащие и противоположные) понятия, близость которых средствами нормативной лексики не обнаруживается.

Заключение

Анна Андреевна Ахматова, развивая традиции русской литературы, создала сложный поэтический мир, одним из способов выражения которого является творческое использование ею средств языка. Фразеология является важным стилеобразующим фактором в создании индивидуального поэтического языка Ахматовой, занимает особое место в образной системе поэтессы, так как ФЕ имеют особый эстетический и культурно-исторический смысл, обладают богатейшими возможностями в выражении эмоционально-оценочного отношения человека к явлениям окружающей действительности. Фразеология в творчестве А. Ахматовой носит ярко выраженный характер, что определяется особенностями мировоззрения поэтессы, её стремлением воспроизвести всё многообразие предметов и явлений реальной действительности, отразить «вещность» мира и его органическую целостность. ФЕ предметного класса, обретая в тексте художественно-эстетическую направленность, позволяют наиболее ярко и выразительно назвать предметы и явления реальной действительности, характеризуют отношение автора к ним, помогают передать мироощущение поэтессы, формируют эмоциональный фон её художественного мира, выступают в роли изобразительно-выразительных средств, участвуют в создании художественных образов.

Для достижения поставленной цели в данной работе решены следующие вопросы:

1) разработана многоуровневая семантическая классификация предметных ФЕ;

2) определены поэтические и индивидуально-авторские фразеологические единицы;

3) исследована специфика формирования семантики фразеологизмов в творчестве поэтессы, определена роль компонентов в создании семантической структуры предметных ФЕ;

4) исследованы семантические и структурно-семантические преобразования фразеологизмов в поэзии Анны Ахматовой, обусловленные контекстом стихотворений и творческой индивидуальностью поэтессы;

5) выявлены окказиональные единицы, созданные автором.

Материалом исследования послужили поэтические сборники стихов Анны Ахматовой «Вечер», «Чётки», «Белая стая», «Подорожник», «Anno Domini», «Тростник», «Нечет», «Бег времени» и ее поэмы «У самого моря», «Поэма без героя».

Традиционная поэтическая фразеология в поэзии А. Ахматовой выступает в трансформированном виде. При использовании средств поэтической фразеологии поэтесса выбирает менее распространённые в лирике образные модели, усиливает вещную основу слов-образов, включает в состав ФЕ новые квалифицирующие либо новые образные компоненты, формирует новые синонимические ряды на основе новых образов.

О каждом из поэтов русского «серебряного века» можно сказать как о яркой поэтической индивидуальности, о личности в жизни, о значительной интеллектуальной величине своего времени. Они «творили поэзию, время, себя», они не щадили себя, а время и жизнь не щадили их. Они были разными, но истинными поэтами, творцами. Более того, порой трудно сказать, кем они были по своей глубинной творческой сущности - поэтами-философами, воплотившими в стихотворной форме жизнь, идеи, чувства и мысли их времени, в том числе и вечные человеческие ценности, или же философами- поэтами? Как известно, поэзия в тесном смысле слова есть не только плод природного дарования, но и результат специальной работы. И не секрет, чтобы быть «прежде всего поэтом», необходимо, пожалуй, больше всего заниматься поэзией как профессиональной работой. По характеру своего литературного дарования они, конечно же, были поэтами, но в реальной жизни, на практике немало сил и времени отдали иным видам литературной деятельности. Поэтому в каждом из них и чувствуется, отражается личность творца - мыслителя. С полной уверенностью можно сказать, что серебряный век русской литературы подарил всему миру уникальные образцы поэтического творчества, которыми будут зачитываться и в третьем тысячелетии.

Поэтический язык как составная часть художественного стиля и особенности перевода
1. Художественный стиль и лингвостилистика поэтического текста

Художественный стиль является языком литературы и искусства, с помощью которого передаются эмоции и чувства, образы, явления и в конечном счете жизненный опыт поколений. Он ставит задачу эмоционального воздействия на человека. Папакина Л. Н. в своей статье "Особенности художественного стиля в литературных текстах " отмечает:" Художественный стиль выделяется среди других функциональных стилей языка эстетической (поэтической) функцией. Писатель (поэт) представляет явления и предметы действительности в конкретно-чувственных формах образов... Именно эстетическая (поэтическая, художественная) функция позволяет противопоставить художественный стиль другим стилям, а в художественном произведении выделять словесные образы - основные категории художественного текста."
Художественному стилю соответствуют следующие функции:
-Образно-познавательная, а именно преподнесение информации о мире и обществе через эмоциональную составляющую текста.
-Идейно-эстетическая, что означает обслуживание системы образов, с помощью которых писатель передает читателю идею произведения и ожидаёт отклика на замысел сюжета.
-Коммуникативная, что предполагает видение предмета через чувственное восприятие.
Художественный стиль, как способ самовыражения писателей, функционирует в трех родах литературы – лирике (стихотворениях, поэмах, одах, баснях, сонетах, мадригалах, эпиграммах, эпитафиях, элегиях), драматургии (драма, комедия, трагедия, мистерия, водевиль, фарс, феерия, мюзикл) и эпосе (сказка, рассказ, повесть, роман, эссе, новелла, очерк, фельетон).
Художественному стилю соответствуют следующие черты:
1. Совпадение автора и рассказчика, яркое и свободное выражение авторского «я».
2. Языковые средства являются способом передачи художественного образа, эмоционального состояния и настроения рассказчика.
3. Использование стилистических фигур – метафор, сравнений, метонимий и др., эмоционально-экспрессивной лексики, фразеологизмов.
4. Многостильность. Применение языковых средств иных стилей (разговорного, публицистического) подчинено выполнению творческого замысла. Из этих сочетаний постепенно складывается то, что называют авторским стилем.
5. Использование речевой многозначности. Это означает - слова подбираются таким образом, чтобы с их помощью создавать образы и вкладывать в них скрытый смысл.
6. Функция передачи информации часто завуалирована. Целью художественного стиля является передача эмоции автора, создание у читателя настроения, эмоционального порыва.
Художественный стиль базируется на художественном тексте, неповторимом и творчески уникальном. Если его рассматривать, как единое целое, то по мнению лингвиста Ерохиной М.А.:"... с одной стороны, это воплощенное содержание, выраженное с помощью определенных (языковых) знаков, то есть его природа находится в знаковой системе координат. С другой стороны, художественный текст.... представляет собой некое единое информационное сообщение, в данном конкретном случае связанное с постижением реальности на уровне чувственности и образности."[ 16, с.210]
Так, художественный стиль стал целостным элементом культуры общества, а его важной коммуникативной частью является поэтическое творчество.
В XXI веке лингвостилистика рассматривает поэзию как сферу, в которой происходит передача информации от отправителя к получателю. Алберт Гельпи в своей монографии " Генеалогия постмодернизма: Современная американская поэзия" заявляет: "...поэты выражают страстное желание к расширению интеллектуальных возможностей... поэтический язык проникает в саму ткань бытия и стремится раскрыть его тайны, а также поддерживает связь между субъектом и объектом, между индивидуумами, между словом и делом в конструктивном акте творчества"[ 42, с.518]
Терри Иглтон в свое книге" Читайте стихи"пишет: " Стихотворение является вымышленным, словесно изобретательским моральным утверждением, в котором автор, а не принтер или текстовый процессор, решает, где строки должны закончиться. "
Поэтика - наука на грани литературоведения и лингвистики, поэтому в основе ее системы лежит классификация факторов языка, которую дает лингвистика. Если принять языковой знак за материальную основу поэзии, то соотношение между лингвистическим и лингвопоэтическим его изучением выглядит так:
1. Фонетике соответствует поэтическая фонетика (эвфония), как отдел поэтики. Звуки поэтического языка упорядочены и организованы; особый выбор звуков и особое их расположение отличают поэтическую речь от прозаической. В области поэтической фонетики различаются три группы явлений: метрика, словесная инструментовка (особое расположение гласных и согласных) и мелодика поэтического языка (понижение и повышение интонации голосом).
2. Семантике соответствует изучение слова как поэтической темы, а также постановка вопросов, связанных с изменением значения слова (учение о тропах). Каждое слово, имеющее вещественное значение, является для художника поэтической темой, своеобразным приемом творческого стиля.
3. Синтаксису соответствует поэтический синтаксис (такие фигуры, как инверсия, синтаксический параллелизм, анафоры и т.д.). Поэтический синтаксис рассматривает приемы художественного использования синтаксических форм.
4. Язык данной эпохи представляет для говорящего ряд исторических и социальных пластов, имеющих для поэта разную ценность и обладающих специфической художественной действенностью. Например, архаизмы, диалектизмы, просторечия, неологизмы могут быть использованы поэтом как художественный прием. Изобразительно-выразительные возможности этих слоев в эстетическом тексте изучаются лингвопоэтикой.
Поэзия характеризуется определённым ритмом, выраженным в законах стихосложения - в метрических единицах и в их разнообразных соединениях. Интонации стиха, как считает Г.Р. Гачечиладзе, присущ оттенок музыкальности, хотя музыка стиха сильно отличается от обычной музыки. Музыка стиха рождается не в отвлечённом звучании слова, а в соединении звучания и смысла. Даже такой явно музыкальный элемент речи, как аллитерация, лишь тогда приобретает значение, когда способствует лучшему выражению мысли и усилению художественного впечатления. Выделить музыкальную сторону слова необходимо потому, что именно на неё опирается специфика поэзии, и все элементы поэзии сливаются с музыкой стиха.
В поэтическом синтаксисе порой нарушается привычный порядок слов, что приводит стихотворение к ритмической прозе. Художественные приёмы поэзии отличаются большим лаконизмом и условностью. Своеобразие композиции в поэзии опирается на устойчивый ритмический строй, то есть на ритм и метр. Ритм поэтического произведения связан с содержанием и с интонаций. Все эти элементы и создают стиль поэтического произведения, а стихотворный метр организует стих.
Стихосложение тесно связано с природой языка: с длиной слов и формами их изменений, с характером ударений, а также с выработанными веками в труде, плясках и песнях ритмами, связанными с психическим складом народа. Всё это придаёт стихосложению ярко национальный характер и объединяет стихосложение с фонетикой живой речи, со специфическими отношениями синтаксиса с ритмико-интонационными средствами.
Лингвистическая особенность поэтического языка состоит в том, что в нем могут наделяться смыслом любые языковые структуры (фонетические, словообразовательные, грамматические, ритмические и т.п.), становящиеся, тем самым, своего рода материалом для построения новых эстетически значимых языковых объектов.
Чешский философ, литературовед и эстетик Ян Мукаржовский писал, что единственным постоянным признаком поэтического языка является его «эстетическая» или «поэтическая» функция, которую он определял как «направленность поэтического выражения на само себя. Автор выделяет две лингвистические стороны поэтического языка: звуковую и смысловую, рассматривая их с точки зрения строения языкового знака и участия отдельных элементов в построении поэтического произведения.
К звуковой стороне поэтического языка он относит: звуковой состав языкового проявления, т.е. соотношение отдельных звуков; а также последовательность звуков, ритм, рифму, слог, и интонацию, которая выражена графической пунктуацией. Сюда же относится ударение, окраска голоса или тембр и темп, определяющий длительность ритмических отрезков и паузы. Смысловую сторону составляют следующие элементы поэтического языка: морфемы, представляющие внутреннее строение поэтического слова, лексика поэта (т.е. выбор словесного материала), семантическая направленность, поэтическое наименование и смысловая динамика. По мнению ученого, язык, состав которого определяют перечисленные элементы, по своему знаковому характеру представляет собой художественный материал для построения поэтического произведения.
Для поэтического текста форма - это не только иерархия смысловых элементов произведения, система знаков языкового кода, но и атрибут языка с характерными для поэзии ритмикой, рифмой, строфой, взаимоотношением гласных и согласных звуков, протяженностью и музыкальностью. Эти элементы языка придают поэтическому тексту особую упорядоченность. «Слово в произведениях литературы в каждом употреблении может обладать одновременно всеми своими семантическими и стилистическими возможностями в явной или скрытой форме», - отмечает В.Я. Задорнова в своей работе "Восприятие и интерпретация художественного текста."[ 17, с. 152] Можно утверждать, что слово в поэтическом произведении приобретает специфические черты и особый контекст. Особую роль играет лингвистическое окружение слова, где оно актуализируется, представляя собой более сложное образование, нежели контекст в прозаическом произведении.
Поэзия, по мнению М.Я. Полякова - это искусство контекстов: языкового контекста, контекста образов, идейно-эмоционального контекста, и на всех уровнях слова: звуковом, семантическом, грамматическом, синтаксическом - действуют законы пересечения и взаимодействия этих контекстов. Слово не только определяется само по себе этими контекстами, но также оказывает обратное воздействие на соседние слова и контексты, поэтому в поэзии действует механизм контактности слова.
О.В. Дмитриев отмечает, что поэтический текст обладает особой структурной организацией, куда также относятся структурные элементы (количество строф, число строк в строфе и ее построение, длина строк, характер рифм, их расположение и т.д.), которые жестко завязаны на содержании произведения. [с.16-38] Эта структурная организация, представляет собой форму поэтического произведения. Как часть содержания, форма порой выступает как внутренняя структура художественного текста.
Таким образом в поэзии содержание - это совокупность смысловых элементов, их соотнесенность с реальными фактами и замыслом автора, а форма - это расположение содержательных элементов в определенной последовательности, а также особая упорядоченность структуры.
2. Специфика постмодернистской англоязычной поэзии

"Постмодернизм начался в шестидесятых годах, когда по обе стороны Атлантики сложилось ощущение, что поэзия стала слишком окостенелой, отсталой и сдержанной",- утверждает Марджори Перлофф в сборнике статей " Каков выбор новой американской поэзии" под редакцией Пауля Хувера[ 46, c.1 ] Философы полагали, что красота спасет мир. Однако красота не спасла человечество от двух мировых войн. Именно поэтому возникло новое эстетическое направление, феноменальное по своей сути.
При переходе к постмодернизму в социуме произошли серьезные изменения. Оказалось, что в области науки нет ничего абсолютно достоверного, незыблемые законы Ньютона опроверг Эйнштейн, возникла теория Поппера об относительной достоверности. Все стало подвергаться сомнению. Появились новые технологические верования и иные космические Боги, напрямую связанные с последними достижениями в области астрономии. Насколько мир непознаваем, настолько и проникает в него новая сакральность. Формируется новая личность постмодерна. Ей дают такие определения, как кочевники асфальта, тело без органов, шар бизона... Человек оказывается бесполым, т.е. стираются гендерные признаки. Уничтожается понимание семьи, как ячейки общества, вместо понятий отец и мать появляется термин родитель. Индивидуум по мнению профессора Александра Дугина в данном социальном времени становится дивидуумом, т.е. исчезают особенности личности, все унифицируется, как продукты в супермаркете. Более того, дивидуумы требуют уничтожения этнических, расовых различий, разрушения границ между государствами и вообще всех иерархий. Новый человек утверждает только свою сущность. Возникает шизоидный тип личности, не знающий истории, культуры, смотрящий внутрь себя, эгоистично не видящий свои недостатки. Лишившись всего, такой человек становится ничем, носителем черной дыры в своем подсознании. В политике рождаются кочующие элиты, у которых нет ничего святого, а поэтому ради сиюминутной выгоды позволительно пренебречь интересами целых континентов.
Утратив внешнее влияние, индивидуум перестает быть субъектом свободы и, как считает А. Дугин, становится дивидуумом. Это и есть стартовая точка постмодерна, т.е. эпоха разочарованного модернизма. Нет цели и перспективы. Философы полагают, что с этого начинается Закат Европы или унтерганг, как пророчествовал еще 100 лет назад Шпенглер. В постмодерне Человек ощущает собственную ничтожность перед техническим прогрессом. Виртуальный мир начинает заменять реальность. Только в социальных сетях дивидуум полностью реализует себя, рассыпавшись на множество ников. Начинает царствовать нигилизм. Все понятия меняются и переосмысливаются. Человек становится парламентом органов, где все его элементы действую самостоятельно. Мозг перестает быть центром я, отсюда человеку позволительно творить все, что угодно, подчинять себя любым инстинктам, пользоваться психотропными средствами для достижения искусственной гармонии. [ 15, с.17]
Новое время потребовало иных поэтических текстов. Лингвисты и философы Ихаб Хасан, Ричард Харланд,[ 44, с 3-200] Алексей Калиникос, Аластар Фаулера выдвинули четыре основные принципа постмодернистской поэзии: 1. иконоборчество: деканонизация культурных стандартов, которая выражается в сбрасывании с пьедестала былых авторитетов, опора на иронию, пародию, стирание этнических, гендерных и культурных особенностей, стриптиз контекст, упрощение содержания до строгого минимума;
2. Необоснованность: использование плоских образов вплоть до примитивизации, оккупация медийного пространства и реализация автора через "магический реализм", где нет определенного смысла, и жизнь воспринимается как выдумка, как комплекс ощущений вплоть до солипсизма;
3. Бесформенность: в противовес модерну с его гармонией и органической формой постмодернизм сужает эстетическое расстояние. Искусство для действия, а не для восхищения. Фрагменты текстов превращаются в коллажи или монтажи. Во избежание формирования власти метафор и прочих литературных тропов, смешиваются жанры, происходит стилизация, продвигаются пародии и клише. Все это направляется на социальную адаптацию, глобализацию, расширение межкультурного пространства, толерантность и мультикультурализм;
4. Популизм: используется материал широкого социального спектра, происходит отчуждение от элитарного, литературного языка, отвергаются серьезные и ответственные темы, пропагандируются произвольные и игровые методы, во главу угла ставятся медийные изображения в качестве наиболее доступной современной реальности, что превращает эти строительные блоки в искусство.
Неудивительно, что постмодернизм взорвал поэтическое пространство, привнеся поливалентность. В поэтические тексты проникли такие устоявшиеся метафорические характеристики, как «дисгармоничная гармония», «асимметрич-ная симметрия», «интертекстуальный контекст», «поэти¬ка дуализма» и т. д. Эстетическая специфика постмодер¬низма в поэтическом жанре связана с неклассической трактовкой классических традиций далекого и близкого прошлого, их свободным со¬четанием с ультрасовременной художественной чувстви¬тельностью и техникой. Постмодернизм освобождает инстинкты, создает но¬вый эдем секса, телесности, «рая немедленно». Бурное сближение с жизнью придает этому поэтическому направлению популистский оттенок.
Валери Мандевиль Моррисон а своей работе "Лабиринт как метафора постмодернистской американской поэтики" замечает:" Чтение постмодернистского стихотворения может иметь дезориентирующий эффект, в виде эксперимента по превращению читателя в мышь в ловушке в очень большом и постоянно меняющемся лабиринте, на милость автора -повелителя.[ 48, с. 1 ]
Проанализировав поэзию XXI века, Н.В. Киреева выявила следующие общие черты: деканонизация всех канонов и всех условностей, ироническая переоценка ценностей, размытость жестких бинарных оппозиций, пристрастие к технике бриколлажа, стирание личности, подчеркивание множественности «я», гибридизация, мутантное изменение жанров, карнавализация, метаязыковая игра, игра в текст, игра с текстом, игра с читателем, игра со сверхтекстом, театрализация текста, игровое освоение Хаоса, интертекстуальность, плюрализм культурных языков, моделей, стилей, используемых как равноправные, выявление плюралистического типа мышления с его раскрепощающим характером, ориентирующего на приятие жизненного богатства и разнообразия, дву – или многоуровневая организация текста, рассчитанная на элитарного и массового читателя одновременно, использование жанровых кодов, как массовой так и элитарной литературы, открытость, многозначность знакового кода, его поливариантность, дающая ощущение «мерцания значения», ориентация на множественность интерпретаций текста, явление «авторской смерти», авторской маски, принцип читательского сотворчества, создание нового типа читателя, универсализирующий принцип изображения, множественность смыслов и точек зрения, использование приемов «двойного кодирования», принципиальная асимметричность, асистематичность, незавершенность, открытость конструкции, использование принципа ризомы .
Постмодернистская поэзия возникла не на пустом месте. В статье Рича Мерфи " Путь Хопкинса к постмодерной поэзии" утверждается, что ключевые понятия имажинизма были приняты от викторианского поэта Джерарда Мэнли Хопкинса и в новых нарядах использованы сначала модернистами, а позже постмодернистами, такими как Шейли Мерфи и Артур Фогельзанг, которые называли свое творческое направление " радостью в абсурде". [ 49, c.145 ] О корнях постмодернизма рассуждает также профессор и руководитель Центра гуманитарных инноваций Даремского университета, Великобритания Михаил Эпштейн:"... постмодернистские поэтические системы не эстетически замкнуты, но имеют глубокую референциальную ценность и относятся к реальности как положительно (как к множеству реалий в метареализме), так и отрицательно (как к травматическому опыту в концептуализме)"[ 47, с. 3 ]
Современные авторы, как считает Н.В. Киреева, экспериментируют со звуковым и графическим уровнями, но принципиальная асистематичность, незавершенность и открытость конструкции компенсируется на других уровнях формы и содержания. При отсутствии рифмы и определенного размера, связующей силой обладает ритм, построенный на ударении трех четвертей всех слов. Принцип нонселекции проявляется в избыточности звуковых изобразительных средств. Идея излишества поддерживается аллитерацией. Вышеперечисленные принципы нонселекции, ризоматики и в целом постмодернистской чувствительности находят свое выражение в современной англоязычной поэзии. Форма стиха в той же степени отражает ощущение хаоса, сколь и содержание.
Стилистика и грамматика постмодернистского текста характеризуются нарушением грамматических норм, когда предложение может быть оборванным; семантической несовместимостью элементов текста, соединением взаимоисключающих деталей, когда соседствуют трагедия и юмор, пошлость и возвышенное, оптимизм и кладбище.
Валери Мандевиль Моррисон отмечает:" Постмодернистские стихи имеют несколько входов и, кажется, имеют очень мало выходов, бросая вызов традиционным ожиданиям в пользу сложности и множественности. Нельзя обвинять читателей современной поэзии в том, что они почувствовали себя, как будто сброшенными сверху в стихотворение, как будто судьба или боги направили их в структуру, подобную лабиринту, который должен быть побежден и решен. Вытаскиванию себя из лабиринта, разгадывая сложные темы дискурса в постмодернистской поэзии, читатель как бы вытаскивает себя из лабиринта. Оба они(писатель и читатель) предполагают маневрирование через преднамеренное затемнение и отвлечение, с тем чтобы найти путь. Постмодернистская поэзия заставляет читателя изменить свою точку зрения, переориентироваться на новую эстетику. "[ 48,с.4]
Поэзия без рифмы и ритмики позволяет многим почувствовать себя творцами. Интернет мгновенно создает для подобных авторов огромную аудиторию. Практически совершенно неизвестный человек выплескивает наболевшие проблемы в социальную сеть и если своим потоком сознания была задета болевая точка общества, то он на утро может проснуться знаменитым поэтом с миллионом лайков и просмотров. Постмодернистские поэты освоили еще один вид творчества. Они записывают свои видео выступления и выставляют их в ютуб. Так молодые люди реализуют артистический потенциал, а местом действия может быть не только зал, но и улица, квартира, подвал сломанного дома, крыша автомобиля. Совокупность этих факторов создает новое поэтическое пространство.
Вновь обратимся к Моррисон:" ...(постмодернистское) стихотворение выглядит как головоломка, конкретная конфигурация слов, которые могут потребовать ключ для читателя, чтобы разблокировать мысль и открыть глаза для движения. Пространственные границы остаются жесткими и неизменными, подобно неизменным стенам лабиринта. Читатель вынужден измерять и ощупывать эти стены, чтобы вникнуть в многослойность стихотворения и понять его. Оказавшись внутри этого стихотворения, читатель должен противостоять неясности строки и пробелам в синтаксисе, которые происходят в белом пространстве постмодернистской поэтической линии. Вместо певучести убаюкивающей чувствительности романтизма, постмодернистский читатель сталкивается с Минотавром внутри поэтического лабиринта.[ 48, c. 4].
Как бы ни хвалили или ни ругали постмодернизм, с какими бы монстрами его не сравнивали, но это поэтическое направление находится на передовой общественной жизни. На поэтических страницах сталкиваются различные взгляды и эстетические представления. Антагонизм и противоречия хороши, когда они находятся в строчках, а не выплескивается на улицы городов в виде бессмысленных антиглобалистских митингов и демонстраций.
Поэт М. Х. Фрост в своей книге " Постмодернизм против публикаций" задается вопросом " Что будет после постмодернизма? Будет ли поэзия, как и поп-культура, все глубже погружаться в пропасть псевдомодернизма? Будет ли это эстетика виртуальных игр, виртуальных коммуникаций, виртуальных знакомств и виртуальной реальности, мира личностей, а не мира обезличенных людей?" По мнению Фроста, художника слова и мыслителя, впереди грядет метамодернизм, который бросит очередной вызов эстетике поэзии. М.Х. Фрост заявляет: "Это будут эстетические колебания как за пределами модернизма так и за пределами постмодернизма, а именно между и за пределами иронии и искренности, наивности и познания, релятивизма и истины, оптимизма и сомнений, в погоне за множеством разрозненных и неуловимых горизонтов. Метамодернизм ждет своего Манифеста."
3. Особенности перевода поэтических языковых конструкций

Художественный перевод представляет особое направление переводческой деятельности, включающий в себя письменный перевод художественных произведений с одного языка на другой. Сложность художественного перевода состоит в передаче уникального авторского стиля произведения, его эстетики, богатства языковых средств, а также атмосферы, юмора, характера и настроения, заложенных в тексте.
Ахмедова С.Н. определяет следующие цели и задачи перевода художественных текстов:" Первая – знакомство читателей с творчеством писателя, произведения которого они не могут прочесть сами из-за незнания языка автора. То есть, переводчик должен познакомить читателя с произведениями автора, с его творческой манерой и индивидуальным стилем. Вторая... – знакомство читателей с особенностями культуры другого народа, передача своеобразия этой культуры. Третья - знакомство читателя с содержанием книги." Основным аспектом художественного перевода является его эстетическая сущность и образная природа. Г.Р. Гачечиладзе даёт этому понятию следующее определение: «Художественный перевод есть вид художественного творчества, где оригинал выполняет функцию, аналогичную той, которую выполняет для оригинального творчества живая действительность. Творческий метод переводчика, в основном, соответствует его мировоззрению, соответственно которому переводчик отражает художественную действительность избранного им произведения в единстве формы и содержания, в соотносительности частного к целому»
Р.К. Миньяр-Белоручев, резюмируя главу «Художественный перевод», отмечает в своей монографии: «Художественный перевод есть перевод текстов, насыщенных языковыми средствами с временными семасиологическими связями (употреблением слов и словосочетаний в переносном значении - метафорами, метонимиями, синекдохами, эпитетами, аллегориями, гиперболами, сравнениями); в отличие от других видов перевода всегда обусловлен необходимостью передать такой компонент сообщения как информация о структуре речевого произведения». [ 21 с. 182]
В своей статье Ахмад А. О. и Березуцкая Д. О. отмечают:"Первостепенная цель, которая стоит перед переводчиком при работе с текстом – это произведение необходимых переводческих трансформаций... под переводческими трансформациями принято понимать процесс изменения компонентов исходного текста, перестройку структурного содержания, замену отдельных языковых единиц иными, эквивалентными по смыслу. С помощью определенного рода трансформаций возникает возможность создать текст на переводящем языке, равный по смыслу оригиналу, но не повторяющий его стилистически, морфологически и грамматически. Это отнюдь не означает, что в переводе не должна быть выдержана структурная эквивалентность исходному тексту ".[ 2, С. 17-20 ]
Боева Е. Д. и. Кулькина Е. А. отмечают:" Особую сложность представляет собой перевод метафор, поскольку это образное средство языка включает оценочную, номинативную и эстетическую составляющие, вследствие чего перевод метафор предполагает сохранение двух ассоциативных планов: плана, основанного на прямом значении, и плана, основанного на взаимодействии прямого, переносного и контекстуального значений". [ 5, С. 41-42.] Данные авторы выделили три группы метафор, а именно: первая состоит из метафор, переводимых с сохранением образа; во вторую группу входят метафоры, переводимые путем замены образа; третья группа - это метафоры, при переводе которых переводчик вообще отказывается от сохранения исходной фигуры речи, прибегая к деметафоризации, т.е. изложению мысли автора прямо, без образа. [ 5, С. 43-44.]
В статье С. Влахова и С. Флорина «Непереводимое в переводе», речь идёт о «реалиях» - встречающихся преимущественно в художественной литературе, словах и словосочетаниях народного языка, представляющих собой «наименования предметов, понятий, явлений, характерных для культуры, географической среды, материального быта или общественно-исторических особенностей народа, нации, страны, племени, и являющихся, таким образом, носителями национального, местного или исторического колорита; точных соответствий на других языках такие слова не имеют» . [ 7, c.438]
Авторы статьи разделяют все возможные реалии на следующие большие группы: географические и этнографические понятия; фольклорные и мифологические понятия; бытовые реалии (пища, напитки, одежда, уборы, украшения, жильё, утварь, посуда, перевозочные средства, музыкальные инструменты, танцы, игры, меры, деньги); общественные и исторические реалии (военные реалии, населённые пункты, административно-территориальные единицы, звания, титулы, должности, профессии, обращения, учреждения, организации). Все эти реалии авторы считают переводимыми и предлагают такие способы их передачи: 1.Транскрипция. 2. Калька. 3. Создание нового слова на основе семантического соответствия. 4. Освоение (придание иноязычному слову обличия родного). 5. Приблизительный перевод. 6. Описательный перевод. [ 7, c.439-440]
Анализ литературы в области теории и практики перевода показывает, что стихотворный перевод особо сложен, так как поэтическое произведение в большей степени зависит от языка.
Молчкова Л.В. в статье"Фразеологический код как генеративный механизм фразеологической системы" заметила:"... язык все чаще рассматривается как динамическая система". Она доказывает, что взаимодействие языка и культуры создает семиотические системы, которые используются для описания понятия «код». Далее автор пишет:" В широком смысле коды – это порождающие и регулятивные механизмы, лежащие в основе всего, что развивается от простого к сложному. Коды могут классифицироваться по разным основаниям: – по происхождению (естественные – искусственные); – по каналу связи (визуальные – акустические – тактильные); – по степени сложности (простые – иерархические); – по виду знаков (вербальные – невербальные); – по уровню производности (первичные – вторичные); – по сфере применения (технические – социальные – культурные). " Если переводчик сумеет выявить в первоисточнике подобный код, то новый текст будет максимально соответствовать сути оригинала, его ритмико-мелодической и композиционной структуре, особенно это касается поэтических произведений.
В монографии «Художественный перевод и литературные взаимосвязи» Г.Р. Гачечиладзе пишет: «Основной чертой поэтического перевода по сравнению с прозаическим является его относительно свободный характер»[ 11, с. 215]. С этим он связывает проблемы передачи строгой композиции, метрических соответствий, системе рифм. «Относительная свобода отнюдь не означает, что применительно к поэтическому переводу нельзя говорить о реалистическом методе», который обеспечивает «правильное видение художественной действительности подлинника, передачу его существенных, характерных элементов, воспроизведение его звучания». Установка реалистического перевода: «сохранение существенного» (характерных черт эпохи, национальной и социальной специфики, творческой индивидуальности автора и особенности жанра, единства содержания и формы произведения, соблюдения соотношения частей и целого в переводе) для «достижения аналогичного оригиналу художественного впечатления в целом», а также «замена несущественного в соответствии с законами отражения художественной действительности подлинника». [ 11, с. 216]
Миньяр-Белоручев считает перевод поэтических произведений «настоящим искусством», так как в них «информацией, предназначенной для передачи, является не смысл, а эстетический эффект, достигаемый соответствующими языковыми средствами, в том числе ритмикой, рифмой и аллитерацией». [ 21 с. 179 ]
Переводчику поэзии необходимо отыскать соответствующий «стилистический ключ» подлинника, т.е требуется разобраться в ритме и метре. Далее Г.Р. Гачечиладзе отмечает: "для создания интонации оригинала в поэтическом переводе нужно найти размер, соответствующий выразительным ритмико-интонационным средствам оригинала, и совсем не обязательно повторять размер подлинника». [ 11, с. 218] Переводчики поступают в этом случае так: «воссоздают соотношение между ритмом и интонацией, а не размер со всеми его метрическими единицами». [ 11, с. 219] Поэтому разумеется то, что «переводчик поэзии должен быть в первую очередь поэтом как в понимании оригинала, так и в его воссоздании на родном языке». [ 11, с. 251] Максимилиан Волошин ещё в эпоху серебряного века отмечал, что стихотворный перевод - это «не точное изложение и передача художественного произведения на другом языке, а приобщение к самому творческому акту, создавшему это произведение». [ 8, с. 429]
Большое значение для культуры поэтического перевода имеет работа Е.Г. Эткинда «Поэзия и перевод», где автор называет задачей поэта-переводчика воссоздание поэтического содержания произведения на другом языке: «оригинал для него - не «заслон», а окно, через которое он глядит на мир, уже по-своему понятый и осмысленный поэтом-предшественником». [ 35, с. 137] По мнению Е.Г. Эткинда: «поэту-переводчику с неизбежностью приходится многое преобразовывать, перестраивать, заменять одни образы другими, компенсировать одни метонимии другими. Он должен чувствовать себя полным хозяином в материале, над которым работает». [ 35, с. 164]. Поэтому главным требованием для переводчика является «изучение живой действительности, стоящей за текстом оригинала». [ 35, с. 165]
Выделяют несколько методов перевода одного и того же поэтического подлинника, в зависимости от вида информации, который переводчик желает с максимальной точностью воспроизвести:
1. Поэтический перевод, предназначенный для поэтической коммуникации.
2. Стихотворный перевод - это такой метод перевода поэзии, при котором текст имеет стихотворную речь максимально приближенную к поэтическому оригиналу. Мастерами такого перевода в России XIX века были такие блистательные поэты как Катенин, Пушкин, Лермонтов, Фет, Вяземский, а в XX веке - А.Блок., Н. Гумилев, М. Гаспаров, Б. Пастернак, К. Чуковский, С. Маршак.
3. Филологический перевод поэтического текста выполняется прозой и нацелен на максимально полную, дословную передачу фактуальной информации подлинника.
Ковынева Е.А. в своей статье "Адекватный перевод поэтических произведений как способ интеграции культур" обращает внимание на необходимость лексических соответствий между переводом и оригиналом, а именно на эквиваленты, вариантные соответствия, перестановки, замены, антонимический перевод, добавления и опущения, применение терминологических словосочетаний. [ 18, с. 1]
Всякий поэтический текст необходимо рассматривать в трех аспектах: смысловом, стилистическом и прагматическом. Эти три стороны подлинника подлежат воспроизведению при переводе, однако не могут передаваться с абсолютной точностью. Е. В. Бреус. в своей работе " Теория и практика перевода с английского на русский" утверждает:" Вольный перевод выступает антиподом буквального. Если букваль¬ный перевод недостаточно трансформирован, то вольный перевод яв¬ляется излишне трансформированным. Переводчик может позволить себе отход от подлинника лишь в том случае, если это диктуется нор¬мами переводящего языка. Неоправданный отход от подлинника ведет к тому, что переводчик выходит за круг своих обязанностей и высту¬пает в несвойственной ему роли автора текста. "
Поскольку нельзя достичь полной эквивалентности текста перевода и оригинала, переводчик должен быть готов к неизбежным потерям содержательных или формальных элементов. Переводчик всегда должен искать так называемую золотую середину в выборе между формой и содержанием, так как адекватным можно считать тот перевод, который наиболее полно воссоздал и содержательную, и формальную стороны подлинника. И форма, и содержание в тексте перевода должны в равной степени соответствовать форме и содержанию текста оригинала.
Подводя итог, можно отметить, что поэзия является важнейшим элементом художественного стиля, а значит подчиняется его законам и логике. Передовым направлением в современной поэзии является постмодернизм, который оказывает большое влияние на процессы, происходящие в мире. Англоязычная поэзия становится авангардом, так как сам английский язык выполняет функцию межкоммуникационного взаимодействия разных народов и их культур.
В этих условиях возрастает роль переводчика, как к ключа к диалогу и поэтическому взаимодействию в частности. Основной задачей перевода является достижение максимальной адекватности переводимого текста при сохранении его коммуникативных установок. Стало ясно, что существует три вида перевода. Самый приближенный к оригиналу - филологический, он фактически является дословным. Здесь не сохраняется авторский стиль. Наоборот, стихотворный перевод наиболее ярко высвечивает поэтические особенности автора, сохраняя строй, ритмику и рифму стиха. Парадокс заключается в том, что чем более дословно переводится стихотворение, тем дальше оно оказывается от оригинала. Чтобы не было таких ошибок, используются разнообразные фигуры речи и лексико-грамматические трансформации, такие как модуляция, конкретизация, генерализация, членение, добавление, опущение и другие. В стилистической сфере трудности представляют переводы метафор, олицетворений, метонимий, оксюморонов, каламбуров и другие. При переводе постмодернистских текстов особую сложность представляет сохранение аббревиатур, жаргонизмов, названий, правильная трактовка аллюзий и в целом передача индивидуального авторского стиля.